1997

Памяти Иосифа Бродского

Я смотрел на поэта и думал: счастье,
Что он пишет стихи, а не правит Римом.
Потому что и то и другое властью
Называется. И под его нажимом
Мы б и года не прожили – всех бы в строфы
Заключил он железные, с анжамбманом
Жизни в сторону славы и катастрофы,
И, тиранам грозя, он и был тираном,
А уж мне б головы не сносить подавно
За лирический дар и любовь к предметам,
Безразличным успехам его державным
И согретым решительно-мягким светом.

А в стихах его власть, с ястребиным криком
И презреньем к двуногим, ревнуя к звёздам,
Забиралась мне в сердце счастливым мигом,
Недоступным Калигулам или Грозным,
Ослепляла меня, поднимая выше
Облаков, до которых и сам охотник,
Я просил его всё-таки: тише, тише!
Мою комнату, кресло и подлокотник
Отдавай, – и любил меня, и тиранил:
Мне-то нравятся ласточки с голубою
Тканью в ножницах, быстро стригущих дальний
Край небес. Целовал меня: Бог с тобою!

2005

Фотография. 1957

1998

Ещё раз...

О, если бы при нас какой-нибудь ещё раз
Привлёк сердца роман, как «Вертер» или «Дар»,
О, если бы к груди прижать счастливый образ,
Не важно, пусть он юн, а ты угрюм и стар.

О, если бы ещё один Онегин, что ли,
Пусть Генри-лейтенант, пусть гамсуновский Глан...
Неужто навсегда разобраны все роли,
Подсохли слёзы все, развеян весь туман?

Ведь это как любовь! Неужто ни в Европе,
Ни в Африке слова никто не сцепит так,
Чтоб мир себя узнал в смущенье и ознобе,
Вздохнул, помолодел, вспылил, ускорил шаг!

2000

*   *   *

Я должен эту мысль додумать до конца.

Пылают звёзды в небе чистом.

Подслеповатая пыльца!

Тот, кто любуется созданьями Творца,
На это время он и обладает смыслом.

Звездой, шиповником, растущим у крыльца,

Речным обрывом, остролистом,

Большими окнами дворца

И милой бледностью прекрасного лица,
Как Фет нам, скептикам, сказал и эгоистам.

2002

*    *    *

Как француз, посвятив Ламартину книгу
Акварельных стихов, как сквозь забытьё
Возвращая реальность былому мигу,
«Тот, кого забывают» назвал её,
Так и я, ради Батюшкова к туману
Обращаясь морскому, морской волне,
Разглядел бы его там, подвёл к дивану:
Сядь, поверь, улыбнись, не противься мне.

Я сказал бы ему, как стихи бывают
Заразительны лет через двести, как,
В плащ закутавшись, тот, кого забывают,
Нестерпимо любим, уходя во мрак,
Как докучлива жизнь без его элегий,
Обезвожен и безблагодатен день,
Знать не знающий об итальянской неге.
Оглянись, помаши мне рукою, тень.

*   *   *

Пунктуация – радость моя!
Как мне жить без тебя, запятая?
Препинание – честь соловья
И потребность его золотая.

Звук записан в стихах дорогих.
Что точней безоглядного пенья?
Нету нескольких способов их
Понимания или прочтенья.

Нас не видят за тесной толпой,
Но пригладить торопятся чёлку, –
Я к тире прибегал с запятой,
Чтобы связь подчеркнуть и размолвку.

Огорчай меня, постмодернист,
Но подумай, рассевшись во мраке:
Согласились бы Моцарт и Лист

Упразднить музыкальные знаки?

Наподобие век без ресниц,
Упростились стихи, подурнели,
Всё равно что деревья без птиц:
Их спугнули – они улетели.

*   *   *

Гости съезжались на дачу. Мы любим гостей.
Дачная жизнь – утешение наше и радость.
После снегов белогривых и чёрных дождей
Нравится нам травянистость, холмистость, покатость.

Белая ночь поднимает любую деталь
В статусе; призрачны ели и сосны, мы сами;
Чай на веранде; к воротам подъедь, посигналь;
Тёплый туман комариный висит парусами.

Что вы читаете? С чем согласились в душе?
Кто вас смешит, развлекает и ловит на слове?
Пушкин – помещик, но он же и дачник уже,
В Вырице жил бы сегодня, а то – в Комарове.

Если б набросок он дачный продолжил, о чём
Был бы рассказ: о любви? об игре? о полночной
Бабочке, в дом привлечённой слепящим лучом,
Руку щекочущей, белой, как мел потолочный?

Сны так реальны, хоть спать вообще не ложись.
Думаешь: может быть, с пышной крапивой в канаве
Дачная жизнь повлияла на вечную жизнь,
Детализировав кое-что в ней и поправив.

2006

*   *   *

«Шёл в комнату, попал в другую».
Припомню фразу дорогую –
И сразу станет веселей.
И жаль нам Чацкого, но в ней
Такая прелесть: слава богу,
Что было «Горе от ума».

Как будто потерял дорогу
Молчалин: как же, снег и тьма!
И забываюсь понемногу,
И даже нравится зима.

Любимый автор, цепенея,
Глядит на сани, облучки.
Смешно: похож он на еврея.
Какие детские очки!
Густые брови, шевелюра,
Внимателен и тонкогуб…
И языка клавиатура
(Что Фамусов, что Скалозуб) —
Его душа, его натура
В стране медвежьих ласк и шуб.

А стих похож на весть благую.
Умрём – и Богу скажем вдруг:
Шёл в комнату, попал в другую.
И где смятенье? где испуг?
Наградой будет нам улыбка.
Какая радость, благодать!
Что это? Слышится то скрипка,
То фортепьяно, так сказать.
А мысли мрачные – ошибка.
Идти сквозь снег, любить опять.

Волшебный корабль

И русская была б там секция, где, к мачте
Прижавшись, Батюшков стоял бы, всем чужой,
Оплакивая тень: вы тоже, музы, плачьте!
И Пушкин был бы рад собратьям всей душой,
То Тютчеву кивнув, то руку Мандельштаму
Протягивая: тот губами б к ней припал
В смятенье и слезах, и ветер панораму
Морскую б за кормой слегка приподнимал.

*   *   *

От скучных книг придёшь в отчаянье –
Плохих стихов, бездарной прозы.
О, запустенье, одичание
И безутешные прогнозы!

Но сад, заглохший и запущенный,
Хотя бы стар и театрален,
А с чтеньем сумеречным, в сущности,
Ты сам размыт и нереален.

Тебя мутит, душа подавлена,
Как будто ты её обидел,
Глядит угрюмо и затравленно,
Как в ссылку сосланный Овидий.

Как он там, бедный, жил без чтения,
Стучал клюкой в гранитный желоб:
Врача, советчика, забвения,
С подругой-книгой разговора б!

2008

*    *    *

Но только английский хорош детектив.
И только французские сладки духи,
И дух эссеистики всё ещё жив.
И глубокомыслен немецкий мотив.
И русские благословенны стихи.

А небо Италии лечит от ран,
И так нам её пригодилось кино:
О, задний, листвой занавешенный план
У Антониони, с душой заодно!
И радовал американский роман.
Но русские лучше стихи всё равно.

Каналы в Голландии и облака,
Вермеера бархатный вспомню берет.
А Греция к нам привела сквозь века
Медею и Федру, поблекших слегка.
А русских стихов утешительней нет.

2012

*    *    *

Англии жаль! Половина её населенья
Истреблена в детективах. Приятное чтенье!
Что ни роман, то убийство – одно ли, два.
В Лондоне страшно. В провинции тоже спасенья
Нет: перепачканы кровью цветы и трава.

Кофе не пейте: в нём ложечкой яд размешали.
Чай? Откажитесь от чая или за окно
Выплесните, только так, чтобы не увидали.
И, разумеется, очень опасно вино.

Лучше всего поменять незаметно бокалы,
Пить из чужого, подсунув хозяину свой.
Очень опасны прогулки вдоль берега, скалы;
Лестницы бойтесь, стоящей в саду, приставной.

Благотворительных ярмарок с пони и тиром,
Старого парка в его заповедной красе.
Может быть, всё это связано как-то с Шекспиром?
В «Гамлете» все перебиты, отравлены все.